В глубинах времён, когда тайга шептала заклинания древних духов, а зимы ткали серебряные покровы из лунного света и морозного дыхания, в забытых сибирских селениях чтили Великую Ночь Тишины — ту самую долгую ночь года, когда мир замирал в бездонной тьме, и звёзды, словно очи предков, вглядывались в души смертных.
В эту ночь, из недр вечного мха, что стелется ковром по корням тысячелетних кедров, рождался Он — Дед Мох, таинственный страж зимних тайн. Тело его — сплетение седого лишайника и зелёного мха, сгорбленное, словно древний пень, пробуждённый от векового сна. Глаза — бездонные омута, полные эха забытых веков, а шаги — шорох призрачной шубы по девственному снегу. От него веяло ароматом замёрзшей земли, хвои, пропитанной лунным ядом, и чем-то неизречённо древним, старше самих звёзд.
Не дары нёс этот дух, как иные зимние тени в чужих краях. Он был Заклинателем Очищения, Дарителем Наоборот — тем, кто вбирает в себя тьму. В самый чёрный час, когда ночь сгущалась до вещества, подходил он к избам, незримый, но ощутимый, как холодный ветер в душе. Прислушивался к безмолвным мольбам спящих, касался моховыми перстами брёвен — и втягивал скверну: яд обид, накопленный за год, тоску по ушедшим теням, недуги, грызущие плоть, страхи, шепчущие в ночи. Если сердце искренне шептало о желаемом освобождении, Дед Мох слышал. Он забирал ношу, растворяя её в своей вечной сущности.
А в дар оставлял заколдованный Ледяной Цветок — хрупкий кристалл, сотканный из чистейшей магии мороза. Узор его — паутина звёздных видений, в нём плясали отблески зари, превращая боль в эфирный свет, тьму — в прозрачную красоту. На рассвете несли люди эти цветы к Чёрному Омуту — заповедной воронке, где река, по воле древних чар, не сковывалась льдом даже в лютые морозы. Тёмная вода кружилась в вечном танце, ведущем в иные миры, в бездну забвения. Бросали кристалл в пучину — и он, вспыхнув последним лучом, таял, унося скверну в неизведанное. Таков был священный ритуал — в полной тишине, без огней и песен, лишь в доверии к невидимому.
Ныне времена изменились: яркие света затмили звёзды, шум — тишину. Но в душах избранных живёт эхо легенды. В самую долгую ночь они выходят во тьму, собирают в узел тени свои — и оставляют снегу. И порой утро дарит знак: не просто иней, а хрустальный узор, шепчущий о присутствии. Дед Мох прошёл мимо, по вечной памяти. Он не требует поклонения — лишь тихого зова. Ибо он — алхимик душ: превращает тяжёлое в лёгкое, тёмное в сияющее, как мороз творит из воды дивные видения. Когда самая длинная ночь угасает, рождается новое — чистое, как первый луч на нетронутом снегу, как дыхание пробуждённой тайги.
Так шепчет легенда о Заколдованном Мхе. И в эту ночь, быть может, он всё ещё бродит, ожидая тех, кто готов отпустить тени ради света.