Всё началось с идеальной картинки в интернете: счастливая пара, сияющая ёлка и умильный кот в колпаке Санты. «Смотри! — воскликнула я, показывая мужу телефон. — Наш Барсик мог бы быть таким же фотогеничным!». Муж посмотрел на нашего рыжего императора, который в тот момент с пренебрежением вылизывал лапу, и вздохнул: «Дорогая, он же ошейник снимает когтями. Какая шапка?». Но я уже загорелась. Так родился наш самый дурацкий и весёлый новогодний ритуал — там, где планировалась просто открытка.
Шапочку я связала сама. Красная пряжа, белый помпончик размером с грецкий орех. «На поганку похоже», — честно сказал муж, но в его глазах я заметила тот самый огонёк авантюризма. Барсик, почуяв в воздухе недоброе, демонстративно ушёл под кресло.
Мы начали с дипломатии. Муж сел на пол, щёлкая паучетом с любимым паштетом. «Барсик, иди сюда, полакомься». Кот вышел, мурлыкая, но замер в двух шагах. Его зелёные глаза сузились, заметив в моих руках красную пушистую угрозу. Мурлыканье оборвалось. Он посмотрел на меня с немым укором, на мужа-предателя с паштетом, развернулся и скрылся в спальне. Наша домашняя фотосессия с питомцем провалилась на стадии переговоров.
«Всё, он раскусил, — констатировал муж. — Переходим к силовому варианту». План был прост: я ловлю и держу, он надевает и снимает. Звучало как спецоперация. Ею оно и оказалось.
Я загнала Барсика в угол у комода. Он прижал уши и издал недовольное «Мрр?». В этот момент муж, пригнувшись, подкрался сбоку. «Держи крепче!» — прошипел он. Я изо всех сил обхватила пушистый, напряжённый комок. Муж совершил молниеносный бросок — и алый колпак на секунду съехал на кошачий лоб.
Дальше было как в замедленной съёмке. На морде Барсика отразилось сначала недоумение, потом глубочайшее оскорбление, и наконец — ярость. Он вывернулся с таким рывком, что я отлетела к стене. Шапка взмыла в воздух. Барсик, метнув в нашу сторону уничтожающий взгляд, рванул в коридор, сметая по пути низко висящие игрушки. Мы остались сидеть на полу среди хвои и осколков стеклянного шара.
И тут мой муж, глядя на красную шапочку, валявшуюся рядом, фыркнул. Я посмотрела на него — на этого солидного мужчину, сидящего в позе ребёнка среди новогоднего разгрома, — и меня прорвало. Хохот вырвался из горла сам собой. Он подхватил. Мы смеялись до слёз, до боли в животе, обнявшись и спотыкаясь от смеха.
Когда стало немного легче дышать, мы увидели его. Барсик стоял в дверях, вылизывая смятую шерсть на боку. И этот чёртов колпак, сбившись набекрень, всё ещё болтался у него на одном ухе, будто пиратская треуголка. Он выглядел не как добрый дедушка, а как бандит, которого только что поймали с поличным, но не победили. «Телефон!» — выдохнула я. Муж навёл камеру. Щёлк.
Теперь это наша самая ценная новогодняя открытка своими руками. Мы её никому не отправляем. Она только для нас. На ней — не идеальная семья. На ней — мы. Настоящие. В этом году мы встретим Новый год с бокалами в руках и поднимем их за все наши провалы, которые оказались смешнее и дороже любых успехов. А Барсик будет спать под ёлкой. Без шапки. Но мы-то знаем, кто в этом доме самый главный и несгибаемый Дед Мороз.